Менжинский. Самый интеллектуальный чекист

ВЯЧЕСЛАВ РУДОЛЬФОВИЧ МЕНЖИНСКИЙ

Во втором издании Большой Советской Энциклопедии написано, что Вячеслав Рудольфович Менжинский погиб на боевом посту: он был злодейски умерщвлен по заданию главарей антисоветского контрреволюционного «право-троцкистского блока».

Несколько человек были приговорены в 1938-м к смерти за соучастие в убийстве, которого не было. Так что и после смерти Менжинский продолжал служить своему делу.

Впрочем, его родственники по-прежнему полагают, что Вячеслав Рудольфович был убит. Внук Менжинского Михаил Розанов уверен, что когда на даче поменяли обои, то на них нанесли яд. Он рассказывал мне, что и по сей день помнит эти обои, такие красивые…

МЕЖДУ ЛЕНИНЫМ И ТОЛСТЫМ

Из всех руководителей госбезопасности Менжинский кажется самой незаметной фигурой, хотя он руководил ОГПУ восемь лет - дольше, чем Ягода и Ежов, вместе взятые, и разработал те методы, которыми в полной мере воспользуются его преемники. Он был гораздо умнее их и придумал то, на что сами они, лишь следовавшие предначертанным им путем, были бы не способны.

Наверное, все дело в том, что Менжинский резко выделялся среди своих коллег. Мягкий по характеру, приятный, обходительный, скромный, бескорыстный, интеллигентный человек - таков его образ, утвердившийся в истории.

Высокообразованный, преданный делу большевик Вячеслав Рудольфович Менжинский был тяжело болен, много времени проводил на даче, где разводил цветы и возился в химической лаборатории. Не имея, таким образом, возможности лично вникать во множество дел, он был вынужден довольствоваться информацией, поступавшей к нему от его первого заместителя Ягоды, которому вполне доверял.

Однако рассказы о том, что за него все делал Ягода, - миф. Именно Менжинский занимался ликвидацией кулачества как класса, отправлял террористические группы за границу для уничтожения врагов советской власти и подготовил первые московские судебные процессы, которые потрясли не только страну, но и весь остальной мир.

Масштабы содеянного Менжинским не те, что у его преемников, но это лишь потому, что другого Сталин еще не требовал.

Менжинский родился 19 августа 1874 года в Петербурге в дворянской семье. Его отец преподавал историю в Петербургском кадетском корпусе. Гимназию Вячеслав Рудольфович окончил с золотой медалью. Поступил на юридический факультет Петербургского университета, работал адвокатом.

Жизнь его могла пойти иным путем. Летом 1902 года, вспоминает его внук, Менжинский поехал в Ясную Поляну на встречу с Львом Толстым…

Менжинский очень рано присоединился к социал-демократической партии - еще в 1902 году, но, в отличие от Дзержинского, старался закон не нарушать.

Менжинский служил в Управлении строительством Вологодско-Вятской железной дороги в Ярославле и вел занятия в вечерней школе для рабочих. Во время первой русской революции сотрудничал в редакции большевистской газеты «Казарма». В июле 1905-го всех сотрудников редакции арестовала полиция. Четыре месяца он просидел в тюрьме. Когда объявил голодовку, его выпустили на поруки.

Он тут же бежал в Финляндию, где действовали свои законы. В 1907-м эмигрировал, жил в Бельгии, Швейцарии, Франции и Америке. Пребывание в Париже использовал для того, чтобы учиться в Сорбонне.

Страсть к революции соединялась в нем с любовью к литературе. Менжинский был одним из участников «Зеленого сборника стихов и прозы» (издан в 1905 году), где впервые напечатался популярный и поныне поэт, музыкант и певец гомосексуальной любви Михаил Кузмин, интимный друг Георгия Чичерина, будущего наркома иностранных дел. Для этого сборника Менжинский написал «Роман Демидова». Менжинский, опять же вместе с Кузминым, принял участие и в сборнике «Проталина» (издан в Санкт-Петербурге в 1907 году).

Лев Троцкий писал, что познакомился с Менжинским во Франции в 1910 году. Будущий председатель ГПУ примыкал к группе ультралевых социал-демократов, или впередовцев. В группу входили также Александр Александрович Богданов (после революции директор Института переливания крови) и будущий нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский. Менжинский в те годы писал под псевдонимом Степинский.

В Болонье они открыли марксистскую школу для рабочих из России. Здесь Троцкий и увидел Менжинского:

«Впечатление, какое он на меня произвел, будет точнее всего выражено, если я скажу, что он не произвел никакого впечатления. Он казался больше тенью какого-то другого человека, неосуществившегося, или неудачным эскизом ненаписанного портрета. Есть такие люди. Иногда только вкрадчивая улыбка и потаенная игра глаз свидетельствовали о том, что этого человека снедает стремление выйти из своей незначительности».

Троцкий писал эти строки уже будучи в эмиграции, когда Менжинский возглавлял ОПТУ, боровшееся с оппозицией, так что автор, возможно, пристрастен.

Георгий Александрович Соломон, известный в предреволюционные годы социал-демократ, который хорошо знал семью Ленина и дружил с Менжинским в эмиграции, вспоминал:

«После первой русской революции с явкой от Ленина в Брюссель перебрался на жительство Вячеслав Рудольфович Менжинский. В день прибытия Ленина Менжинский вызвался встретить его на вокзале…

Я увидел сперва болезненно согнутого Менжинского, а за ним Ленина. Менжинский был очень болен. Его отпустили из Парижа всего распухшего от болезни почек, почти без денег. Мне удалось найти ему врача. Он стал поправляться, но все еще имел ужасный вид с набалдашниками под глазами, распухшими ногами…

Меня поразило, что Менжинский, весь дрожащий еще от своей болезни и обливающийся потом, нес от самого трамвая огромный, тяжелый чемодан Ленина, который шел налегке за ним, неся на руке только зонтик. Я бросился скорее к Менжинскому, выхватил у него из рук вываливающийся из них чемодан и, зная, как ему вредно носить тяжести, накинулся на Ленина с упреками:

Как же вы могли, Владимир Ильич, позволить ему тащить чемоданище. Ведь посмотрите, человек еле-еле дышит!..

А что с ним? - весело-равнодушно спросил Ленин. - Разве он болен? А я и не знал… Ну ничего, поправится…

В моей памяти невольно зарегистрировалась эта черта характера Ленина: он никогда не обращал внимания на страдания других, он их просто не замечал и оставался к ним совершенно равнодушным…

А Менжинский улыбался своею милой, мягкой улыбкой. Этот элемент самопожертвования является отличительной чертой характера Менжинского в его сношениях с близкими людьми. Тот же Менжинский, прибыв из Киева в Москву, страдая сильной грыжей, стал перетаскивать свой и своих товарищей багаж, в то время как молодые товарищи спокойно шли налегке. Он поплатился за это болезнью, которая продержала его несколько недель в постели. И он сносил свои страдания без ропота, с присущей ему мягкой улыбкой.

Мне было странно отношение Ленина к Менжинскому, его старому товарищу и другу. Я несколько раз говорил Ленину о тяжелом положении Менжинского, человека крайне застенчивого, который сам предпочел бы умереть (я его застал умирающим от своей болезни, в крайней бедности, но он никому не говорил о своем положении), но ни за что не обратился бы к своим друзьям или товарищам. Но Ленин ничего для него не сделал.

Сразу после Октябрьской революции Ленин говорил о Менжинском как о прекраснодушном человеке, который совершенно не понимает, что к чему и как нужно воплощать в жизнь великие идеи».

Похоже, Владимир Ильич ошибался насчет своего старого знакомого. Менжинский до работы в госбезопасности и во время этой работы - два разных человека. Не очень понятно: это служба так меняет человека? Или же в нем проявились доселе скрытые черты характера?

НОЧЬ В СМОЛЬНОМ

В июле 1917 года Менжинский вернулся в Россию. Его, сугубо штатского человека, включили в состав Бюро военной организации при ЦК РСДРП.

25 октября Менжинского назначили комиссаром Петроградского военно-революционного комитета в Госбанке. Он прибыл в главную контору банка с требованием выдать новой власти десять миллионов рублей на текущие нужды. Служащие Госбанка большевиков не признали и высокомерно отказались выполнять приказы Совнаркома. Тогда банк заняли красногвардейцы, но денег им все равно не дали.

Ленин утвердил Менжинского в должности заместителя наркома финансов РСФСР: наркомом стал известный публицист Иван Иванович Скворцов-Степанов, вероятно, потому, что он перевел на русский язык «Капитал» Маркса.

Получив назначение в наркомат финансов, Менжинский, еще не подобрав ни одного сотрудника, лег спать на диване в Смольном, прикрепив над головой записку «Наркомфин».

Почему Ленин определил его по денежным делам? Может, он вспомнил, что Менжинский, находясь в эмиграции в Париже, нашел работу в банке? Теперь от него требовалось только одно - выбить из банков деньги.

В Смольном 8 ноября Менжинского увидел американец Джон Рид, описавший революцию во всех подробностях: «Наверху, в столовой, сидел, забившись в угол, человек в меховой папахе и в том самом костюме, в котором он… я хотел сказать, проспал ночь, но он провел ее без сна. Лицо его заросло трехдневной щетиной. Он нервно писал что-то на грязном конверте и в раздумье покусывал карандаш. То был комиссар финансов Менжинский, вся подготовка которого заключалась в том, что он когда-то служил конторщиком во французском банке».

Через несколько дней Менжинский дал короткое интервью Джону Риду:

«Без денег мы совершенно беспомощны. Необходимо платить жалованье железнодорожникам, почтовым и телеграфным служащим… Банки закрыты; главный ключ положения - Государственный банк - тоже не работает. Банковские служащие по всей России подкуплены и прекратили работу.

Но Ленин распорядился взорвать подвалы Государственного банка динамитом, а что до частных банков, то только что издан декрет, приказывающий им открыться завтра же, или мы откроем их сами!»

Вместе с Лениным Менжинский подписал «Постановление об открытии банков»:

«Рабочее и крестьянское правительство предписывает открыть завтра, 31 октября, банки в обычные часы… В случае если банки не будут открыты и деньги по чекам не будут выдаваться, все директора и члены правления банков будут арестованы, во все банки будут назначены комиссары временным заместителем народного комиссара по Министерству финансов, под контролем которого и будет производиться уплата по чекам, имеющим печать фабрично-заводского комитета».

Только 17 ноября Менжинскому удалось получить первые пять миллионов рублей для нужд Совнаркома, который принял решение вскрыть сейфы частных банков. В каждый из них был отправлен вооруженный отряд.

Совнарком объявил государственную монополию на банковское дело. Частные банки были национализированы и объединены вместе с Госбанком в единый Народный банк. Банковские акции аннулировались, а сделки по ним объявлялись незаконными. Со всем этим Менжинский справился за несколько месяцев. Но особого впечатления на Ленина не произвел и высокой должности не сохранил.

Это подтверждает и Троцкий в своих записках: в наркомате финансов Менжинский «не проявил никакой активности или проявил лишь настолько, чтобы обнаружить свою несостоятельность».

Правительство переехало в Москву, а Менжинский остался в Петрограде в роли члена президиума Петроградского совета и члена коллегии комиссариата юстиции Петроградской трудовой коммуны. Это было понижение.

В апреле 1918 года, после заключения Брестского мира с немцами, его, как знающего иностранные языки и жившего за границей, отправили генеральным консулом в Берлин.

Советским полпредом в Германии был Адольф Иоффе, друг и соратник Троцкого. Потом их судьбы разойдутся, но тогда они вполне ладили, и Менжинский поддерживал Иоффе в его стычках с наркоматом иностранных дел. Дочь Иоффе пишет, что Менжинский «был человек несколько мрачный, неразговорчивый и необыкновенно вежливый - даже мне, девчонке, он говорил „вы“».

Работа в Берлине оказалась недолгой. Накануне ноябрьской революции германское правительство разорвало дипломатические отношения с Россией. Советское полпредство обвинили в том, что оно ведет антигосударственную пропаганду, сославшись на то, что в советском дипломатическом багаже обнаружились пропагандистские листовки.

Менжинского перебросили на Украину, где он несколько месяцев служил заместителем наркома советской социалистической инспекции.

ОСОБЫЙ ОТДЕЛ

Осенью 1919 года Менжинский вернулся в Москву. Дзержинский нашел ему работу в ВЧК. Еще 6 февраля ВЦИК утвердил «Положение об особых отделах при Всероссийской Чрезвычайной Комиссии». Они должны были бороться с контрреволюцией и шпионажем в армии и на флоте.

Но ввиду высокого положения и авторитета наркомвоенмора Троцкого подчеркивалось, что особые отделы будут действовать под контролем Реввоенсовета Республики (это положение отменят в 1931-м, и с этого момента военная контрразведка окончательно выйдет из подчинения армии).

Так появилась военная контрразведка, которая не только выявляла шпионов и предателей, но и следила за военачальниками, изучала настроения в армии.

Кроме того, поскольку при ВЧК еще не было Иностранного отдела, заниматься разведывательной работой за границей и на территориях, занятых Белой армией и иностранными державами, должен был Особый отдел.

Первым этот отдел возглавил сам Дзержинский. 15 сентября 1919-го Менжинского назначили особоуполномоченным Особого отдела ВЧК. Через полгода он - уже заместитель начальника отдела, а еще через несколько месяцев возглавил его. В июле 1922-го его утвердили членом коллегии ВЧК.

Менжинский докладывал о работе особых отделов, о ситуации в армии и не только в армии и Дзержинскому, и Троцкому. Причем Троцкий был куда более важной фигурой, чем председатель ВЧК. Поэтому военные чувствовали себя уверенно и не боялись чекистов. Лишь после ухода Троцкого из армии ситуация радикально изменится. А в Гражданскую войну разгневанный командарм запросто мог арестовать начальника Особого отдела, если у них не складывались отношения.

Менжинский был исключительно лоялен к наркому по военным и морским делам. Троцкий вспоминает:

«Он явился ко мне в вагон с докладом по делам особых отделов в армии.

Закончив с официальной частью визита, он стал мяться и переминаться с ноги на ногу с той вкрадчивой своей улыбкой, которая вызывает одновременно тревогу и недоумение. Он кончил вопросом: знаю ли я, что Сталин ведет против меня сложную интригу?

Что-о-о? - спросил я в совершенном недоумении, так был далек тогда от каких бы то ни было мыслей или опасений такого рода.

Да, он внушает Ленину и еще кое-кому, что вы группируете вокруг себя людей специально против Ленина…

Да вы с ума сошли, Менжинский, проспитесь, пожалуйста, а я разговаривать об этом не желаю.

Менжинский ушел, перекосив плечи и покашливая. Думаю, что с этого самого дня он стал искать иных осей для своего круговращения».

Так что традиция докладывать высшему руководству о политической ситуации и о поведении политиков заложена была в органах госбезопасности еще в те годы.

Доверительность отношений Менжинского с Троцким не стоит переоценивать. Тут не было ничего личного. Начальник Особого отдела ответственно исполнял свои обязанности, не более того.

После смерти Дзержинского борьба с Троцким и с оппозицией будет поручена ОГПУ. Люди Менжинского совершенно не стеснялись в средствах. Была устроена настоящая провокация.

Агент ОГПУ, который потом во всех документах будет фигурировать как «бывший офицер врангелевской армии», получил задание близко познакомиться с человеком, который работал в типографии, где оппозиция печатала свои материалы.

Однажды к кому-то из окружения Троцкого пришел человек, предложивший помочь распечатать документы оппозиции на гектографе: до появления ксероксов это была высоко ценимая услуга. Но тут же нагрянуло ОГПУ, и оказалось, что доброхот - бывший врангелевский офицер. Типографию тут же прикрыли.

Политбюро и президиум Центральной контрольной комиссии (партийная инквизиция) сообщили всей стране о том, что троцкисты связаны с белой эмиграцией, с контрреволюционерами. Оппозиционеров обвинили в создании организации, готовившей военный переворот. Это уже не внутрипартийные споры, а антигосударственное преступление.

Оппозиционеры требовали опровергнуть это вранье. Председатель ОГПУ Менжинский признал, что «врангелевский офицер» - на самом деле агент ОГПУ. И Сталин это прекрасно знал. Но, как говорилось в заявлении лидеров оппозиции, дело сделано: «легенда о „врангелевском офицере“ гуляет по стране, отравляя сознание миллиона членов партии и десятков миллионов беспартийных».

В октябре 1927 года Троцкого и Зиновьева вывели из ЦК, их соратников исключили из партии. К концу 1927 года оппозиция была разгромлена. В течение года всех видных оппозиционеров, в общей сложности почти полтораста человек, выслали из Москвы в отдаленные города страны под надзор представителей ОГПУ. В 1929-м Менжинскому поручили организовать высылку Троцкого из России.

СОБОЛИНЫЕ ШКУРКИ И ТРАДИЦИИ РАЗВЕДКИ

«1. Иностранный отдел Особого отдела ВЧК расформировать и организовать Иностранный отдел ВЧК.

2. Всех сотрудников, инвентарь и дела Иностранного отдела ОО ВЧК передать в распоряжение вновь организуемого Иностранного отдела ВЧК.

3. Иностранный отдел ВЧК подчинить начальнику Особого отдела тов. Менжинскому.

4. Врид. начальника Иностранного отдела ВЧК назначается тов. Давыдов, которому в недельный срок представить на утверждение президиума штаты Иностранного отдела.

Менжинский руководил разведкой с момента ее возникновения, тем более что 18 сентября 1923 года его назначили первым заместителем председателя ГПУ. Дзержинский все больше занимался хозяйственными проблемами, оставляя ГПУ на своих заместителей.

Вячеслав Рудольфович сыграл важную роль в том, что советская разведка в 20–30-х годах стала самой сильной в мире.

Преимущество разведки ВЧК состояло в том, что, во-первых, в нее пришли работать опытные люди - большевики, прошедшие школу подполья, конспирации, борьбы с царской полицией и тюрем. Во-вторых, первое поколение советских разведчиков состояло из людей, родившихся за границей или вынужденно проживших там много лет: они чувствовали себя за рубежом как дома или в прямом смысле дома.

И наконец, самое главное. До появления Советской России считалось, что разведка и контрразведка нужны только во время войны, а в мирное время их распускали, довольствуясь обычной полицией.

Немецкие спецслужбы вообще перестали существовать после поражения в Первой мировой. Соединенные Штаты до Второй мировой войны не имели разведывательной службы и стали создавать ее с помощью англичан лишь после начала Второй мировой войны. Англичане сократили штаты спецслужб донельзя, то же сделали и французы. И только аппараты ВЧК и советской военной разведки росли как на дрожжах. Этим и объясняются успехи в 20–30-х годах.

Ни одна другая страна не тратила на это столько денег и сил. Советская Россия считала себя в состоянии войны чуть ли не со всем миром, поэтому вполне естественно для нее было и вести подпольную войну по всему земному шару.

Первое поколение советских разведчиков во многом состояло из идеалистов, преданных идее мировой революции. Они шли в разведку не ради поездки за границу. Они служили делу, которое считали великим. Сначала они обратились за помощью к естественным союзникам - иностранным компартиям, но быстро поняли, что открыто действующий член коммунистической партии не может быть агентом: он на учете в полиции, и ему никуда нет ходу.

Тогда вербовщики советской разведки стали искать агентов «на вырост» - перспективную молодежь левых убеждений. Молодых людей, которые соглашались сотрудничать, убеждали не афишировать свои истинные взгляды и искать место в государственном аппарате, желательно в специальных службах.

Таких идейных волонтеров было недостаточно, поэтому искали и агентов, которые соглашались работать за деньги.

Вербовщики советской разведки, наверное, первыми сообразили, как удобно набирать агентов среди гомосексуалистов. Во-первых, те, кто вынужден вести двойную жизнь, умеют хранить тайну. Во-вторых, они легко находят интересующих разведку людей внутри гомосексуального братства: в постели выведываются любые секреты. В-третьих, в среде гомосексуалистов были распространены социалистические идеи. В Англии в 30-х годах братство гомосексуалистов-леваков называлось Гоминтерном.

Ценность таких людей разведка поняла, воспользовавшись услугами одного из знаменитых своих агентов англичанина Гая Берджесса, друга и соратника Кима Филби. Первым заданием Берджесса было завербовать сотрудника английского военного министерства, что Берджесс и сделал, вступив с ним в интимную связь.

Ветераны советской разведки искренне обижаются, когда о Филби и его друзьях пишут не в самых восторженных тонах. С профессиональной точки зрения Филби был гениален - что верно, то верно. Но, увы, подлинные документы из архива советской Службы внешней разведки рисуют Филби и его друзей в весьма непривлекательном виде.

Комплексы, вызванные сексуальными отклонениями, сифилисом, который тогда плохо лечили, семейными проблемами, обида на весь белый свет за то, что их не оценили, не признали, трудности с карьерой, желание тайно повелевать окружающими, - вот что привело целую когорту молодых англичан в сети московских вербовщиков. Не желая взглянуть правде в глаза, эта публика находила успокоение в мыслях о том, что все они служат великому делу.

Это был мир странных, незаурядных, неординарных людей. Романтики, которые запросто убивали недавних коллег. Бессребреники, занимавшиеся подделкой казначейских билетов. 20-е и 30-е годы были временем, когда в разведку шли и ради острых ощущений, убегая от серых и пустых будней. Благородная мужская забава, почище охоты на диких зверей!

Историю отечественной разведки специалисты ведут от Посольского приказа, созданного царем Иваном IV в 1549 году, когда еще не делалось различий между дипломатией и разведкой. При Иване Грозном начались и репрессии против разведчиков: в 1570-м жестоко казнили посольского дьяка Ивана Висковатого, заподозренного в измене и заговоре против трона. А ведь Висковатый умело приобретал «агентов влияния», которых уже в наше время так боялся председатель КГБ Владимир Александрович Крючков.

Царь Алексей Михайлович создал Приказ тайных дел, в ведение которого была передана и разведывательная деятельность. Любопытно, что Приказ тайных дел вскоре стал заниматься также и обслуживанием царской семьи, совсем как КГБ. Начальник спецслужбы, который состоял тогда не в генеральском звании, а был просто дьяком, сопровождал царя на охоту и богомолье. И, подобно генерал-лейтенанту Александру Васильевичу Коржакову, начальнику службы охраны Ельцина, приобрел при дворе необыкновенное влияние - даже подписывал за царя указы.

При Алексее Михайловиче уже был первый перебежчик на Запад, причем из числа доблестных разведчиков. Это тоже, выходит, давняя традиция.

Как и сейчас, труднее всего было поладить с ближайшими соседями. Дипломату и разведчику Артамону Матвееву поручили разработку Богдана Хмельницкого, «человека неизвестного происхождения, объявившего себя „гетманом Украины“, вступившего в вооруженную борьбу с Речью Посполитой и обратившегося к московскому царю с просьбой принять его со всем войском казацким в российское подданство», как написано в «Очерках истории российской разведки».

Хмельницкий выдавал себя за дворянина. Бдительный Матвеев вывел Богдана на чистую воду: отцом «гетмана Украины» был еврей-мясник, а сам Хмельницкий начинал жизнь с того, что содержал кабак.

Еще одна традиция - не доверять своим агентам. Знаменитый Талейран, министр иностранных дел Франции, тоже был платным агентом российской разведки. Он предупредил императора Александра I о том, то Наполеон готовится напасть на Россию. И это предупреждение так же пропало втуне, как и многочисленные предупреждения Сталину в 1941-м.

Привычка к тотальной слежке, когда казенных денег не жалеют, тоже не с КГБ началась. За террористом Борисом Викторовичем Савинковым во Франции следило около сотни агентов царского департамента полиции. А толку? Помешать террористической деятельности эсеров полиция не смогла.

Что касается методов вербовки агентов, то один из самых первых российских разведчиков Афанасий Ордин-Нащокин открыл универсальный способ - побольше золота!

Практичный Петр I не жалел для своих разведчиков денег на подкуп иностранных дипломатов, тоже заложив одну из важных традиций разведки. В те времена, как и сейчас, агенты рублями не брали, а поскольку долларов еще не было, то выручали шкурки горностая и соболя. В те времена это называлось «дачными делами» от глагола «давать».

Научно-техническая линия разведки - то, что чаще называется промышленным шпионажем, - ведется от приказа Алексея Михайловича послу в Англии привезти «семян всяких» для питомника в Измайлове. Методы научного шпионажа тоже давно придуманы: знаменитый разведчик граф Николай Игнатьев начал свою карьеру с того, что просто украл в Лондоне новейший образец патрона, выставленный в Британском музее.

Самый высокопоставленный из сбежавших на Запад чекистов Александр Орлов, бывший резидент советской разведки в республиканской Испании, утверждал, что именно он украл в Германии технологию изготовления промышленных алмазов.

Москва первоначально хотела купить патент и договориться с Круппом о строительстве завода в СССР. Но на заседании политбюро Сталин сказал Менжинскому: «Эти ублюдки хотят слишком много денег. Попытайтесь выкрасть это у них. Покажите, на что способно ОГПУ!»

Берлинская резидентура советской разведки выкрала все описание технологии да еще и доставила немецкого изобретателя в Москву, чтобы он присутствовал при пуске завода…

ДЕЗИНФБЮРО

В январе 1923 года заместитель председателя ГПУ Иосиф Станиславович Уншлихт предложил создать для ведения активной разведки специальное бюро по дезинформации. Уншлихт был на два года моложе Дзержинского и примкнул к революционному движению пятью годами позже. Они состояли с Дзержинским в одной партии - Социал-демократии Польши и Литвы. Выдвигая свою идею, Уншлихт и не подозревал, что всего лишь продолжает старые традиции.

В наше время сын уездного предводителя дворянства Яков Толстой, которому Пушкин посвятил когда-то «Стансы», надевал бы в праздничные дни генеральский мундир и руководил в разведке службой «А» - «активные мероприятия». Так на профессиональном языке именуется дезинформация противника.

Якову Толстому, который предпочитал жить в Париже, пришла в голову гениальная мысль: он предложил царскому правительству подкупать французскую прессу, чтобы она благоприятно писала о России. В Санкт-Петербурге идею подхватили. И точно так же 11 января 1923 года политбюро одобрило предложение Уншлихта.

Постановлением политбюро было создано межведомственное Бюро по дезинформации (Дезинфбюро), в которое вошли представители не только ГПУ, но и ЦК, наркомата иностранных дел, Реввоенсовета, Разведывательного управления штаба Рабоче-Крестьянской Красной армии.

Бюро должно было составлять ложные сведения и документы, дающие превратное представление о внутреннем положении России. Этими материалами предполагалось снабжать противника с помощью разведки.

Бюро должно было готовить статьи и заметки для периодической печати, передавать газетам разного рода фиктивные материалы - в каждом отдельном случае с санкции секретаря ЦК.

Эти операции по дезинформации стали частью общей тактики органов госбезопасности. Чекисты создавали мнимую подпольную контрреволюционную организацию, которая связывалась с эмиграцией. Бежавшие из России военные и политики хотели верить - не могли не верить! - в то, что в России крепнет антибольшевистское движение. И некоторые лидеры эмиграции, поддавшись на уговоры, ехали в Россию, чтобы убедиться в силе нового движения. Их арестовывали.

Широкой публике известна так называемая операция «Трест». Но только потому, что было решено частично ее рассекретить. Сперва появилась книга писателя Льва Вениаминовича Никулина «Мертвая зыбь», а затем многосерийный фильм кинорежиссера Сергея Николаевича Колосова. Но таких операций было проведено множество. Занимался этим, помимо Москвы, и Особый отдел ГПУ Украины, который тоже боролся с эмиграцией.

Считается, что именно Менжинский разработал тактику выманивания из-за рубежа врагов, которых ловили на территории России.

Летом 1924 года таким образом заманили в Москву Бориса Викторовича Савинкова, которого считали чуть ли не самым опасным врагом советской власти.

Менжинский получил редкий по тем временам орден Красного Знамени. А Савинков в мае 1925-го то ли покончил с собой, то ли был убит чекистами. Сидя в тюрьме, он вроде бы раскаялся и писал русским эмигрантам письма с предложением «последовать его примеру и вернуться в Россию». По своей воле или под давлением чекистов - точно не известно.

Попутно в ходе операции «Трест» использовалось то самое Бюро по дезинформации (Дезинфбюро). Целый ряд западных разведок обратился к мифической российской подпольной организации с просьбой раздобыть данные о Красной армии и положении в стране. Они получали ответы, которые готовились офицерами штаба РККА и военными разведчиками. Эту работу санкционировал начальник штаба РККА Михаил Николаевич Тухачевский, что со временем ему дорого обойдется.

В начале 20-х годов известному эмигранту Василию Витальевичу Шульгину, бывшему депутату Государственной думы, чекисты устроили целое путешествие по Советской России. Ему позволили приехать, а потом отпустили из страны в надежде, что он убедился: большевики крепко держат в руках власть и попытки эмигрантов свергнуть их иллюзорны. План сработал. Шульгин нагисал книгу «Три столицы. Путешествие в красную Россию», которой в Москве были довольны.

Павел Анатольевич Судоплатов, генерал-лейтенант госбезопасности, занимавшийся позднее подготовкой убийства Троцкого, а в годы войны руководивший диверсионной деятельностью в немецком тылу, вспоминал, что Менжинский отдал приказ о подготовке плана нейтрализации активных украинских националистов: имелось в виду их физическое уничтожение. Сам Судоплатов убил лидера Организации украинских националистов Коновальца.

Со временем Менжинский создаст Особую группу при председателе ОГПУ - самостоятельное и независимое от Иностранного отдела подразделение. Оно готовило диверсионные операции на случай войны и внедряло агентуру на важнейшие объекты вероятного противника.

Возглавлял группу Яков Серебрянский, человек авантюрного склада, бывший член партии эсеров-максималистов. В первый раз он был арестован в 1909 году за участие в убийстве начальника минской тюрьмы. Серебрянскому было всего семнадцать лет. Он отделался высылкой, работал электромонтером на витебской электростанции, с 1912 года служил в армии.

После революции наступило его время. В 1919 году он оказался в Персии (теперь Иран). Там его взяли в Особый отдел Персидской Красной армии. В 1920-м он служил в центральном аппарате ВЧК в Москве, но после окончания Гражданской войны его демобилизовали. Он опять примкнул к эсерам, за которыми теперь охотились его сослуживцы из ВЧК. На квартире одного из эсеровских руководителей его арестовали. Он провел за решеткой несколько месяцев.

В марте 1922 года президиум ГПУ освободил его из-под стражи «со взятием на учет и лишением права работы в политических, розыскных и судебных органах». От тоски он пристроился в канцелярию нефтетранспортного отдела Москватопа, там его арестовали по подозрению в получении взятки. Но о нем вспомнил другой бывший эсер - Яков Блюмкин, убийца немецкого посла Мирбаха. Серебрянского отправляют на нелегальную работу за границу. Полтора десятка лет он проработал под различными крышами в Бельгии, Франции и Соединенных Штатах.

Самой удачной его акцией стало похищение бывшего белого генерала Кутепова, который возглавил Российский общевоинский союз. Эту организацию бывших офицеров Белой армии в Москве считали самой опасной. Серебрянский похитил Кутепова в январе 1930 года прямо в центре Парижа. За это его наградили орденом Красного Знамени. В 1936-м он получил еще и редкий тогда орден Ленина.

После того как наркомом внутренних дел стал Лаврентий Берия и на Лубянке началась большая чистка, Серебрянского в ноябре 1938 года посадили. Он провел в тюрьме три года. В июле 1941 года Военная коллегия Верховного суда приговорила его к высшей мере наказания. Но расстрелять его не успели - вмешался Судоплатов. Он уговорил Берию освободить Серебрянского как опытного организатора террористических акций. В августе Президиум Верховного Совета СССР освободил его и амнистировал.

Всю войну Серебрянский прослужил в Четвертом (диверсионном) управлении НКВД - НКГБ под руководством Судоплатова, получил звание полковника, еще два ордена. Но после войны его уволили в запас. Когда в 1953 году Берия вновь возглавил органы госбезопасности и Судоплатов стал собирать своих людей, вспомнили и о Серебрянском. Его взяли во Второе управление МВД. Эти несколько месяцев дорого ему обошлись.

После расстрела Берии его тоже арестовали. Постановление Президиума Верховного Совета от августа 1941 года было отменено - над ним нависла угроза приведения в исполнение смертного приговора. Но расстреливать его не спешили, началось новое следствие. Но в марте 1956 года Серебрянский умер в Бутырской тюрьме.

Его заместителем стал Наум Эйтингон, тот самый, который позднее организовал убийство Троцкого. Группа Серебрянского состояла в общей сложности из двадцати оперативников и шестидесяти нелегалов.

ЛЕЖА НА ДИВАНЕ

30 июля 1926 года, через десять дней после смерти Дзержинского, Вячеслав Рудольфович Менжинский был назначен председателем ОГПУ и занимал этот пост восемь лет.

Троцкий вспоминал:

«Никто не замечал Менжинского, который корпел в тиши над бумагами. Только после того, как Дзержинский разошелся со своим заместителем Уншлихтом, он, не находя другого, выдвинул кандидатуру Менжинского. Все пожимали плечами.

Кого же другого? - оправдывался Дзержинский. - Некого!

Но Сталин поддержал Менжинского. Сталин вообще поддерживал людей, которые способны политически существовать только милостью аппарата. И Менжинский стал верной тенью Сталина в ГПУ. После смерти Дзержинского Менжинский оказался не только начальником ГПУ, но и членом ЦК. Так на бюрократическом экране тень несостоявшегося человека может сойти за человека».

Менжинский был по-прежнему очень вежлив и даже деликатен. Выслушав рапорт очередного сотрудника, любезно протягивал ему руку и говорил: «Здравствуйте, как поживаете?»

Его сестра Людмила Рудольфовна работала в наркомате просвещения и иногда, обращаясь к брату, помогала выручать арестованных: с помощью влиятельных людей еще можно было кого-то спасти.

Вячеслав Рудольфович часто болел и, даже приезжая на Лубянку, принимал посетителей лежа. Никого это не удивляло.

Писатель Илья Григорьевич Эренбург пишет, как в 1920 году он решил поехать в Париж. Заполнил в наркоминделе анкету. Через несколько недель его вызвали в ЧК, предупредили: «С главного подъезда к товарищу Менжинскому».

«Вячеслав Рудольфович Менжинский был болен и лежал на чересчур короткой кушетке, - вспоминал Эренбург. - Я думал, что он начнет меня расспрашивать, не путался ли я с врангелевцами, но он сказал, что видел меня в Париже, спросил, продолжаю ли я писать стихи. Я ответил, что хочу написать сатирический роман. Поскольку разговор зашел о литературе, я поделился с ним сомнениями: печатается слишком много ходульных стихов, а вот Блок замолк… Менжинский иногда улыбался, кивал головой, иногда хмурился…»

На прощанье Менжинский сказал Эренбургу: «Мы-то вас выпустим. А вот что вам скажут французы, не знаю…»

Илья Эренбург получил паспорт. Он не знал, что через год именно Менжинский будет решать судьбу Александра Блока.

В июле 1921-го нарком просвещения обратился к Ленину с просьбой отпустить поэта Александра Александровича Блока на лечение за границу: тот тяжело болен. Ленин запросил мнение начальника Особого отдела Менжинского.

Менжинский ответил в тот же день: «Блок натура поэтическая; произведет на него дурное впечатление какая-нибудь история, и он совершенно естественно будет писать стихи против нас. По-моему, выпускать не стоит, а устроить Блоку хорошие условия где-нибудь в санатории».

Сейчас нам кажется, что настоящий террор был только во время Гражданской войны, а потом возобновился уже в 1937-м. Но это не так, террор начался сразу же после революции и закончился только 5 марта 1953 года со смертью Сталина.

Осенью 1927 года в Москву приехал знаменитый французский писатель Анри Барбюс, симпатизировавший Советской России. 16 сентября его принял Сталин. Барбюс спросил его: «Как мне противодействовать западной пропаганде насчет красного террора в СССР?»

Сталин объяснил все просто:

«Расстрелы шпионов, которые происходят, это, конечно, не красный террор. Мы имеем дело со специальными организациями, база которых в Англии или во Франции… Эти организации финансируются, очевидно, капиталистами, английской разведкой…

Вот недавно была арестована маленькая группа, состоящая из дворян-офицеров. У этой группы было задание отравить весь съезд Советов, на котором присутствует три - пять тысяч человек. Было задание отравить газами весь съезд. Как же бороться с этими людьми? Тюрьмой их не испугаешь, и тут просто вопрос об экономии жизней. Либо истребить отдельные единицы, состоящие из дворян и сыновей буржуазии… или позволить им уничтожить сотни, тысячи людей».

10 мая 1927 года на Варшавском вокзале был убит советский полпред в Польше Петр Лазаревич Войков.

Тут нужно ставить вопрос о том, против кого направлена смертная казнь. Кто встречается в списках лиц, приговоренных к смертной казни? Только дворяне, князья, царские генералы, царские офицеры, которые воевали с Советской властью. Очень редко, я не знаю такого случая, когда встречаются в этих списках представители неэксплуататорских классов, может быть, один-два случая среди шпионов… Когда нас упрекают, что мы не защищаем всех одинаково, то на это нужно ответить, что мы и не собирались защищать всех. Мы ведь говорим открыто, что у нас классовый строй».

Сталин за словом в карман не лез и откровенно врал, глядя собеседнику прямо в глаза. Под пули и в лагеря давно шли рабочие и крестьяне, с каждым годом их будет становиться все больше… Хотя и представителям «эксплуататорских классов» доставалось. Во всех учреждениях шли бесконечные чистки: чуждый элемент нещадно изгонялся.

Лица, подпадавшие под чистку, разбивались на категории. Тем, кто включался в третью категорию, запрещалось работать в каком-то определенном месте. Гражданам, отнесенным ко второй категории, вообще нельзя было найти работу, а это, в свою очередь, означало, что у них отбирали хлебные карточки, лишали права голосовать.

Таким лишенцем стал сам Константин Сергеевич Станиславский, когда вспомнили, что он сын купца. Но он-то легко отделался. Основателя Московского Художественного театра быстро восстановили в правах. Менее нужным и полезным гражданам пришлось значительно хуже.

Николай Григорьевич Егорычев, бывший член ЦК и бывший первый секретарь Московского горкома партии, рассказывал:

Мой дед был самым богатым мужиком в Митине, теперь это микрорайон Москвы. Он на свои деньги построил церковь, она и сейчас еще действует. Его еще в 1919-м хотели арестовать, а митинские мужики за него встали горой: не отдадим, это наш! В 1930-м, когда эту церковь пытались закрыть, дядя выступил на собрании в Митине и сказал: «Граждане, может, нам не закрывать церковь? Все-таки при церкви кладбище, наши предки похоронены. Кто за ними ухаживать будет?»

Его судили по 58-й статье, дали пять лет ссылки, послали в Архангельскую область. И тогда еще его дочь добилась его оправдания. Решили, что напрасно его сослали. Она его поехала выручать. А он где-то в лесу под Архангельском гнал лесной уголь, совсем истощал и умер у нее на руках.

Другой мой дядя, - вспоминал Егорычев, - в Рублеве заведовал хозяйством водопроводной станции. Их там было двести человек, обслуживали станцию. Половину, сто человек, репрессировали и почти всех расстреляли. В том числе и дядю…

«ПРОМПАРТИЯ» И ДРУГИЕ

В некрологе, помещенном в «Правде» 13 мая 1934 года, говорилось: «Здесь в этом зале дописывались последние страницы в тех привлекавших внимание всего мира делах, первые страницы которых набрасывались в кабинете т. Менжинского».

С Менжинским прощались в Колонном зале Дома союзов, где проходили все громкие судебные процессы, спланированные председателем ОГПУ и его помощниками. Это «шахтинское дело» («вредительская организация буржуазных специалистов в Шахтинском районе Донбасса» - 1928 год), процессы по делу «Промпартии» («вредительство в промышленности» - 1930 год), Трудовой крестьянской партии («вредительство в сельском хозяйстве» - 1930 год), «Союзного бюро ЦК РСДРП меньшевиков» («реставрация капитализма в стране» - 1931 год).

Все процессы были одинаковыми. Они должны были показать стране, что повсюду действуют вредители, они-то и не дают восстановить промышленность и вообще наладить жизнь. А вредители - бывшие капиталисты, дворяне, белые офицеры, старые специалисты. Некоторые из них - прямые агенты империалистических разведок, которые готовят военную интервенцию…

По мнению американского ученого Питера Соломона, изучавшего историю советской юстиции, постоянный поиск виновных, на которых можно было бы все свалить, - это характерная черта Сталина. Он тем самым инстинктивно снимал с себя ответственность.

При этом в политбюро обыкновенно знали цену этим делам.

Когда в 1928 году затевалось печально знаменитое «шахтинское дело», туда отправили комиссию, которую возглавлял член политбюро и секретарь ВЦСПС Михаил Павлович Томский. Когда он вернулся, нарком обороны Ворошилов написал ему записку:

Скажи откровенно: не вляпаемся мы на открытом суде в Шахтинском деле? Нет ли перегиба в этом деле местных работников, в частности краевого ОГПУ?»

Томский счел нужным ответить, что дело ясное. Но, выходит, Ворошилов чувствовал, что все это было липой…

Сталин, пишет доктор исторических наук Олег Витальевич Хлевнюк, обнаруживал вредительство там, где был обычный хозяйственный спор, и требовал крови. Сталин обвинял старых спецов - «вредителей и саботажников» - во всех экономических провалах и одновременно обвинял «правых» в покровительстве вредителям.

В 30-х годах аварии и выпуск некачественной продукции становились поводом для возбуждения уголовного дела. Обвинения в саботаже и вредительстве приобретали политическую окраску, и даже плохого повара при желании могли обвинить в троцкизме. Вина за аварии и брак была переложена на плечи руководителей производства, пишет Питер Соломон в своей книге «Советская юстиция при Сталине», хотя реальной причиной была форсированная индустриализация и требование выполнить план любой ценой.

Все началось с «шахтинского дела», о котором страна узнала, прочитав 12 марта 1928 года газету «Известия»:

«На Северном Кавказе, в Шахтинском районе Донбасса, органами ОГПУ при прямом содействии рабочих раскрыта контрреволюционная организация, поставившая себе целью дезорганизацию и разрушение каменноугольной промышленности этого района…

Следствием установлено, что работа этой контрреволюционной организации, действовавшей в течение ряда лет, выразилась в злостном саботаже и скрытой дезорганизаторской деятельности, в подрыве каменноугольной промышленности методами нерационального строительства, ненужных затрат капитала, понижении качества продукции, повышении себестоимости, а также в прямом разрушении шахт, рудников, заводов».

В реальность обвинений верили почти все за малым исключением. В октябре 1928 года умер известный ученый-металлург, член-корреспондент Академии наук Владимир Ефимович Грум-Гржимайло, брат еще более знаменитого географа. Его предсмертное письмо было опубликовано в эмигрантской печати: «Все знают, что никакого саботажа не было. Весь шум имел целью свалить на чужую голову собственные ошибки и неудачи на промышленном фронте… Им нужен был козел отпущения, и они нашли его в куклах шахтинского процесса».

ОГПУ получило указание найти вредителей во всех отраслях народного хозяйства. Менжинский указание выполнил.

В начале августа 1930 года Сталин в письме Молотову написал, что надо «обязательно расстрелять всю группу вредителей по мясопродукту, опубликовав при этом в печати». В конце сентября было принято постановление политбюро: опубликовать показания обвиняемых «по делам о вредителях по мясу, рыбе, консервам и овощам». А 25 сентября появилось сообщение о том, что коллегия ОГПУ приговорила к расстрелу 48 «вредителей рабочего снабжения» и приговор приведен в исполнение…

Летом 1930 года ОГПУ «раскрыло» контрреволюционную «Трудовую крестьянскую партию». Председателем никогда не существовавшей партии назвали профессора Николая Дмитриевича Кондратьева, бывшего эсера, бывшего товарища министра продовольствия во Временном правительстве.